А рыба то с душком произведение. А. П. Чехов, "Дама с собачкой": анализ. "Дама с собачкой" - рассказ о любви

В этом номере мы даём подборку заданий из учебника для 11-го класса И.Н. Сухих. Все они так или иначе касаются Серебряного века и позволят изучающему эту эпоху пристальнее вглядеться в её грани.

1. Прочитайте стихотворение Б.А. Слуцкого (1919–1986).

Не машинами - моторами
звали те автомобили,
запросто теперь с которыми -
а тогда чудесны были.

Авиатором пилота,
самолёт - аэропланом,
даже светописью - фото
звали в том столетье странном,

что случайно затесалось
меж двадцатым с девятнадцатым,
девятьсотым начиналось
и окончилось семнадцатым.
(«Затесавшееся столетье», 1975–1976)

Какое “столетье” имеет в виду поэт? Почему он называет столетьем неполных два десятилетия? С какими изобретениями и научными теориями, кроме упомянутых Слуцким, связана эта эпоха?

2. Сравните эпизод из рассказа А.П. Чехова «Дама с собачкой» (1899), связанный с любовью главного героя Д.Д. Гурова, и стихотворение А.А. Ахматовой «Вечером» (1913).

“Однажды ночью, выходя из Докторского клуба со своим партнёром, чиновником, он не удержался и сказал:

Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте!

Чиновник сел в сани и поехал, но вдруг обернулся и окликнул:

Дмитрий Дмитрич!

А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!

Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми. Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни!”

Вечером

Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: “Я верный друг!”
И моего коснулся платья.
Как не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
Под лёгким золотом ресниц.

Какой смысл в рассказе Чехова и стихотворении Ахматовой имеют детали осетрина с душком и устрицы во льду ? Чего в них больше, сходства или различий? Известно, что Ахматова всю жизнь критически относилась к творчеству Чехова, существуют даже работы на тему: «Почему они [акмеисты] не любили Чехова?». Не помогает ли сопоставление указанных деталей высказать предположение о причинах этой явной недоброжелательности?

3. Поэт-футурист А.Кручёных написал заумное стихотворение, ставшее знаменитым:

Дыр бул щыл
Убе ш щур
скум
вы со бу
р л эз

Прочитайте два объяснения этого стихотворения.

Философ П.В. Флоренский (1882–1937): “Кручёных уверяет, что в его, ныне прославленном, дыр бул щыл и т.д. «больше национального, русского, чем во всей поэзии Пушкина». Может быть, но именно, только «может быть», но может быть - и наоборот. Мне лично это «дыр бул щыл» нравится: что-то лесное, коричневое, корявое, всклокоченное, выскочило и скрипучим голосом «р л эз» выводит, как немазаная дверь” («У водоразделов мысли», 1918).

Поэт и художник, соратник Кручёных Д.Д. Бурлюк (1882–1967):“Я не знаю, в каком точно году составил Кручёных эти стихи, но не поздно здесь объяснить их. Нам теперь привычным и гордым кажется слово «СССР» (звуковое) или же денежно-солидным (зрительное) «СШ» <...> Я не пишу здесь исследования, но предлагаю для слов, подобных «СССР», характеризующий процесс их возникновения термин - алфавитационное слово. Алфавитация словес: русский язык нужно компактировать... Титловать... сокращать... усекать. Кручёных, сам того не зная, создал первое стихотворение на принципе инициализации словес. Он поставил местами только заглавные инициальные звуки слов. <...> «Дыр бул щыл» - дырой будет уродное лицо счастливых олухов (сказано пророчески о всей буржуазии дворянской русской, задолго до революции, и потому так визжали дамы на поэзо-концертах, и так запало в душу просвещённым стихотворение Кручёных «Дырбулщыл», ибо чуяли пророчество себе произнесённое)” («Фрагменты из воспоминаний футуриста», 1929–1930).

Какая интерпретация кажется вам более правдоподобной? Можете ли вы предложить своё объяснение стихотворения Кручёных?

Спонсор публикации статьи – интернет-магазин бытовой техники в Кургане предлагает широкий ассортимент товаров для дома, цифровой техники, товаров для детей, инструментов и многое другое по выгодным ценам. Простота покупки, полнота информации о товаре, доставка и гарантии, кредит, сток-центр с самыми низкими ценами – приобретая товары в интернет-магазине ideя! , вы экономите время, нервы и деньги.

Массовая гибель рыбы осетровых пород и каспийского тюленя в казахстанском секторе моря близ нефтяного месторождения Каламкас всколыхнула всю общественность региона.

Как сообщают официальные источники, около дамбы, отсекающей нефтяные промыслы от морской акватории, пограничники регионального управления погранслужбы "Батыс" обнаружили около 800 полуразложившихся туш осетра и севрюги и более 70 тюленьих трупов. В то же время из других источников, пожелавших остаться неизвестными для широкой общественности, речь может идти о гибели рыбы и морского зверя в масштабах, на порядок превышающих приведенные цифры.

Это не первый случай массовой гибели рыбы и тюленя в акватории Мангистау после начала освоения нефтяных залежей шельфа. Несколько лет назад, к примеру, на всем побережье этого региона и Атырауской области всю весну дымили импровизированные крематории - самодельные печи для сжигания трупов морского зверя, который целыми стаями выбрасывался на берег. Тогда, по самым приблизительным подсчетам, только тюленей погибло несколько тысяч особей.

Однако достаточно убедительного ответа на вопрос о причинах массового самоубийства этих морских животных так и не было получено. Были выдвинуты лишь смехотворные причины по поводу слишком мягкой зимы и ранней весны, якобы в результате которых ослабевшего зверя и начала беспощадно косить специфическая тюленья "чумка". Высказывалась даже такая версия: мол, из-за того, что в последние годы охота на тюленей полностью прекращена в связи с ее нерентабельностью, животных расплодилось чересчур много, и мудрая природа решила подсократить их численность. Тогда этот экологический лепет прошел. Возможно, потому, что ареал распространения эпидемии тюленьих самоубийств был слишком широк и привязать его к какой-то одной точке было проблематично.

Однако нынешняя трагедия в отличие от предыдущей имеет конкретный адрес: район дамбы у месторождения Каламкас. Эта плотина давно уже не в состоянии эффективно сдерживать напор приливных морских вод, и промыслы здесь постоянно подтапливаются, отравляя море нефтепродуктами и иными ядовитыми отходами.

Кстати, менее месяца назад на симпозиуме ведущих экологов мира, съехавшихся в Актау, чтобы обсудить экологические, социальные и гуманитарные риски, связанные с освоением нефтяных месторождений шельфа, начальник местного департамента охраны окружающей среды Ыклас Ногаев предрекал возможность подобных событий в казахстанском секторе Каспия. По его мнению, отечественные природоохранные службы не обладают достаточным финансовым, экономическим и научным потенциалом, чтобы вести постоянный квалифицированный мониторинг воздействия на морскую флору и фауну буровых и разведочных работ. И вынуждены едва ли не целиком полагаться на заключения по этому поводу экологических служб самих нефтедобывающих компаний. Что в корне неверно и рано или поздно может привести к экологической катастрофе на Каспии.

Еще в апреле 1998 года, во время общественных слушаний по обсуждению проекта разведочных работ на шельфе Северного Каспия, проходивших в Актау, Ногаев категорически выступал против начала бурения в этой заповедной части моря.

"Северный Каспий является в настоящее время естественным коллектором-сборником отходов с промышленных зон России и Казахстана, - заявил он. - В дополнение к этому затопление 20 нефтяных месторождений в Атырауской области привело к увеличению загрязнения Северного Каспия нефтепродуктами в среднем до 0,282 мг/л (5,6 норм ПДК). Максимальное значение загрязнения нефтепродуктами превышает установленные нормативы в 11 раз. Концентрация фенолов доходила до 360 норм ПДК".

"В результате наблюдается высокая естественная смертность приплода, массовая гибель беременных самок тюленей, высокий процент выкидышей, - подчеркнул тогдашний главный государственный экологический эксперт Мангистауской области Ыклас Ногаев. - Объемы добычи осетровых за пять последних лет сократились в 3,3 раза. В настоящее время состояние ихтиофауны Северного Каспия следует оценить как критическое. Для того чтобы среда шельфа Северного Каспия стала неприемлемой для обитания ихтиофауны в настоящее время, достаточно дополнительно повысить концентрацию нефтяных углеводородов лишь на 10 норм ПДК, что обеспечит попадание в море 0,49 млн тонн нефти".

По мнению Ногаева, "разведочные работы на Каспии вполне в состоянии обеспечить такой объем выбросов нефтепродуктов и химических веществ, который приведет к полной гибели всего живого не только в районе бурения, но и во всем Каспии". А ведь это море является бессточным рыбохозяйственным водоемом высшей категории, не имеющим аналогов в мире, в нем обитает 90 процентов мировых запасов рыбы осетровых пород, и общая стоимость возобновляемых биоресурсов коего оценивается в 500 млрд долларов США.

Кстати, Ыклас Ногаев был единственным из специалистов-экологов страны, кто поначалу отказался поставить тогда свою подпись под обсуждавшимся проектом. Позднее все же его автограф там появился. Как уж удалось убедить непокорного "зеленого" протестанта, история умалчивает.

С тех пор экологическая ситуация в Северном Каспии вряд ли улучшилась. Скорее наоборот, ведь стратегия освоения шельфа предусматривает планомерное возрастание промышленного давления на хрупкую экосистему этой некогда заповедной зоны. А то, что уловы красной рыбы здесь снизились, по меньшей мере, раз в десять, никого не волнует.

Конечно, причины массовой гибели тюленей и осетра близ дамбы месторождения Каламкас будут изучены в соответствующих лабораториях, и результаты этих исследований обещают довести до общественности. Однако настораживает то, что уже сегодня осторожно муссируется версия виновности в морской экологической трагедии, вы не поверите, браконьеров. Мол, не проверяли бездельники своевременно свои сети, вот рыба и зверь, попавшие в них, и задохнулись. Впрочем, остается в запасе и предыдущий, "климатический", вариант. Нынче, правда, наоборот, зима была слишком теплая, а весна - чересчур холодная и затянувшаяся. Но фауна и от этого ведь вполне могла ослабеть и попасть в итоге под смертоносную косу какой-нибудь морской чумы или холеры.

А с природы и браконьеров какой спрос? Они нам не подконтрольны. Как, впрочем, и нефтедобытчики, нарушившие тишину заповедной зоны моря ревом своих буровых дизелей.

Названа причина гибели тюленей и рыб на полуострове Северные Бузачи Каспийского моря
АСТАНА. 4 мая. КАЗИНФОРМ /Айгуль Султанова/

Причиной гибели тюленей и рыб на полуострове Северные Бузачи является аварийный сброс загрязняющих веществ на одной из нефтяных скважин в первой половине апреля текущего года, который привел к сильнейшему локальному загрязнению акватории Каспийского моря. Об этом Казинформу сообщили сегодня в пресс-службе Министерства охраны окружающей среды РК.

Как пояснили в пресс-службе ведомства, Мангыстауским областным территориальным управлением охраны окружающей среды 2 мая нынешнего года было получено сообщение о факте обнаружения мертвых тюленей и рыб осетровых пород в районе полуострова Северные Бузачи.
3 мая во время облета на вертолете побережья Каспийского моря по маршруту Актау-Каражанбас-Каламкас было обнаружено 70 тушек рыб осетровых пород и 20 туш тюленей в сильно разложившемся состоянии, абсолютно непригодном для взятия проб на анализы.

К 19.00 часам 3 мая на побережье Каспия в районе полуострова Северные Бузачи собрано 1 тыс. 68 туш рыб осетровых пород и 95 - тюленей.

Мертвые животные и рыбы были обнаружены на отрезке побережья полуострова Северные Бузачи длиной около 25 километров.

"А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!"

Духовное, господа громада, - это вам не киса чихнула. Духовное суть возвышенное, облачно-высокое, не имеющее ну ничего общего с осетриной. Это не тот душок, это другой душок, чтоб вы понимали.
Духовный человек глядит на мир, лежащий у его высоких и легких ног, с усталым презрением. Пигмеи, которые копошатся где-то там, внизу и решают мерзкие проблемы, связанные фу, гадость! с деньгами, сексом, хлебом и зрелищами, ему не товарищи и не братья. Им, гагарам, недоступны все те ценности, которые сами укладываются штабелями в обширных амбарах воспарившей души: нельзя служить одновременно Духовному и Маммоне, тем более Эросу.

Духовного человека не обманешь, он-то знает: заработал деньги продал душу. Поэтому духовный частенько стреляет червонцы у подвернувшихся грубых материалистов. Ах с каким наслаждением духовный освободился бы от презренного тела, которое постоянно хочет кушать, ссскотина! Глядя в зеркало, духовный видит отражение собственной ослепительно прекрасной души - разумеется, в белых одеждах. Глядя на материалистов, он видит химер, мегер, гарпий и фурий.
Духовный человек непременно религиозен. Какую религию он исповедует не имеет значения. У него прекрасные приятельские отношения с любой Божественной Сутью, которая исправно и с удовольствием удовлетворяет все нужды духовного. Согрешил - к примеру, послал ближнего в пешее эротическое путешествие? Ничего страшного, покайся и будешь как новенький. Злоупотребил алкоголем? Как я тебя понимаю, человече, мир такой грубый. Проспись, опять же покайся, и твои одежды снова белы, аки снег на вершине Килиманджаро. Удобно, когда у тебя в корешах Божественное, не правда ли? Недаром Иудушка Головлев поучал неразумную племянницу: "Хорошо, голубушка, коли кто с Богом в ладу живет!". Есть такая миссия - искоренять и обличать, и для ее выполнения все средства хороши.
У духовных людей есть один убойный аргумент, которым они, как кувалдой, по самые уши вколачивают в грешную землю бездуховных материалистов. Наверное, вы уже поняли, о чем я: "С собой в вечность не возьмешь ни квартиру, ни машину, ни деньги, ни вещи!". Легче верблюду пролезть сквозь ушко иглы Карла Лагерфельда, чем самому Лагерфельду попасть в небесное царствие, ведь он такой богатенький Буратино. И действительно: на что рассчитывать априори бездуховным материалистам, ежели все сладкие райские кущи уже нарезаны по шесть соток и зарезервированы за распираемыми благостью праведниками?
Только вот любопытный парадокс: ежели высокодуховному существу удается каким-то макаром обрести материальные блага, то менталитет персонажа довольно быстро претерпевает ряд волшебных изменений... Но это уже другая история.
То же и с эротической составляющей бытия. Самые страстные проповедники аскезы получаются из бывших сластолюбцев, впавших в чресельную немощь, и из престарелых, вышедших в тираж экс-веселящихся дам. Ну в самом деле, чем еще заняться "бывшей девушке", которая более не представляет интереса для противоположного пола? Обличением и бичеванием. Нет, не себя, конечно, ведь она уже над схваткой, она нынче духовная, а окружающих, до краев наполненных порочными страстями. Ишь распустились, сосуды скудельные. Креста на вас нетути...

И конечно, только из самых благих побуждений духовный человече пристрастно копается в чужих жизнях. Вам не помогут сто замков и сто дверей: духовный ведь прозорлив, и если какие-то факты вашего бытия ему недоступны, он их выдумает... простите, они ему откроются. И как дважды два докажет, что вы не то что неправильно живете, а лучше бы вам и вообще не жить. Потому что ему, духовному, больно находиться на одной планете с таким ничтожеством.

Что скры­ва­ет­ся за внут­рен­ни­ми ме­та­ни­я­ми Гурова?

Прочитайте приведённое ниже произведение и выполните задания 1–9.

Однажды ночью, выходя из докторского клуба со своим партнёром, чиновником, он не удержался и сказал:

– Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте!

Чиновник сел в сани и поехал, но вдруг обернулся и окликнул:

– Дмитрий Дмитрич!

– А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!

Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми. Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры всё об одном. Ненужные дела и разговоры всё об одном отхватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно

сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах!

Гуров не спал всю ночь и возмущался и затем весь день провёл с головной болью. И в следующие ночи он спал дурно, всё сидел в постели и думал или ходил из угла в угол. Дети ему надоели, банк надоел, не хотелось никуда идти, ни о чём говорить.

В декабре на праздниках он собрался в дорогу и сказал жене, что уезжает в Петербург хлопотать за одного молодого человека, – и уехал в С. Зачем? Он и сам не знал хорошо. Ему хотелось повидаться с Анной Сергеевной и поговорить, устроить свидание, если можно.

Приехал он в С. утром и занял в гостинице лучший номер, где весь пол был обтянут серым солдатским сукном и была на столе чернильница, серая от пыли, со всадником на лошади, у которого была поднята рука со шляпой, а голова отбита. Швейцар дал ему нужные сведения: фон Дидериц живёт на Старо-Гончарной улице, в собственном доме – это недалеко от гостиницы, живёт хорошо, богато, имеет своих лошадей, его все знают в городе. Швейцар выговаривал так: Дрыдыриц.

Гуров не спеша пошёл на Старо-Гончарную, отыскал дом. Как раз против дома тянулся забор, серый, длинный, с гвоздями.

«От такого забора убежишь», – думал Гуров, поглядывая то на окна, то на забор.

Он соображал: сегодня день неприсутственный, и муж, вероятно, дома. Да и всё равно, было бы бестактно войти в дом и смутить. Если же послать записку, то она, пожалуй, попадёт в руки мужу, и тогда всё можно испортить. Лучше всего положиться на случай. И он всё ходил по улице и около забора поджидал этого случая. Он видел, как в ворота вошёл нищий и на него напали собаки, потом, час спустя, слышал игру на рояли, и звуки доносились слабые, неясные. Должно быть, Анна Сергеевна играла. Парадная дверь вдруг отворилась, и из неё вышла какая-то старушка, а за нею бежал знакомый белый шпиц. Гуров хотел позвать собаку, но у него вдруг забилось сердце, и он от волнения не мог вспомнить, как зовут шпица.

(А. П. Чехов. «Дама с собачкой» )

Пояснение.

Вернувшись в Москву, Гуров думал, что за­бу­дет об Анне Сергеевне, как за­бы­вал о дру­гих женщинах. Но он уже силь­но любил ее, сам того не осознавая, - в нем просну­лась душа. И эта душа, на­пол­нен­ная жи­ви­тель­ным чувством, не могла ми­рить­ся с безобразием, су­ще­ству­ю­щим вокруг. Гуров об­на­ру­жи­ва­ет вдруг, что со­всем одинок, что не с кем ему по­де­лить­ся сво­и­ми переживаниями, что с лю­дь­ми можно по­го­во­рить толь­ко на тему “осетрины с душком”. И тогда его охва­ты­ва­ет отчаяние: “Какие дикие нравы, какие лица! Что за бес­тол­ко­вые ночи, какие не­ин­те­рес­ные дни!” Гу­ро­ва мучит мысль о не­со­вер­шен­стве мира, о не­со­вер­шен­стве са­мо­го человека: мыс­лен­но он воз­вра­ща­ет­ся к со­бы­ти­ям в Ялте, ему кажется, что там он был лучше, чище... Все самое свет­лое в жизни свя­за­но с его любовью.

Именно с этим и свя­за­ны внут­рен­ние ме­та­ния Гурова.

(От духовной деградации к возрождению героя)
То, что мы испытываем, когда бываем влюблены, быть может, есть нормальное состояние человека. Влюбленность показывает человеку, каким он должен быть.
А. П. Чехов. Из записных книжек
Как это ни странно, но у юного Чехова совсем нет рассказов о любви. Поэзия, красота мира предстает перед Антошей Че-хонте как ненужная, неуместная иллюзия в мире толстых и тонких, хамелеонов, унтеров пришибеевых, в мире людишек, которым она “ни к чему”, из нее штанов не сошьешь, стало быть, “она нам без надобности”,
Красота, любовь возникают в ранних рассказах Чехова как мимолетный проблеск, маленький просвет, как кусочек чистого синего неба, заволакиваемого свинцовыми тучами. Но с каждым годом все сильнее свет, пробивающийся сквозь тучи. В “Припадке”, в “Палате № 6” действие происходило как бы во мраке. До рассвета еще далеко... В “Учителе словесности” развертывается борьба любви и пошлости. Эта борьба происходит на фоне поэтического сада, образ которого проходит сквозь все творчество Чехова 90-х годов XIX века. В чудесный весенний сад выбегают Никитин и Манюся... Но прошел один только год, снова весна, и Никитин уже не помнит, не думает о саде, как будто “раззнакомился” с ним.
А как поэтична встреча человека и красоты в “Черном монахе”, какой необыкновенный сад окружал Коврина - “царство нежных красок”. Но прошло время, герой снова возвращается в сад, но уже не замечает роскошных цветов; красота уже не доступна ему, словно не узнает его...
“Пойдемте в сад”, - умоляет Екатерину Ивановну доктор Старцев. Там, в тихом тенистом саду с темными листьями на аллеях, у старого раскидистого клена, он хочет сказать ей о своей любви. Но, едва вспыхнув, гаснет любовь, и, очутившись снова, спустя несколько лет под старым кленом, он уже ничего не чувствует. Сад, любимая скамья, старый клен, любовь - все это заслонили смятые бумажки, “которые он по вечерам вынимал из карманов с таким удовольствием, и огонек в душе погас”.
В “Даме с собачкой” человек и красота словно узнали друг друга, улыбнулись друг другу и не могут больше расстаться. Гуров и Анна Сергеевна вместе с любовью открывают красоту человечности. Греховное, нечистое с точки зрения сытой, равнодушной, ханжеской морали увлечение оказалось подлинной любовью. В начале рассказа Гуров выглядит и ведет себя как человек без иллюзий. Женился - вернее, его женили, - жену свою он считал недалекой, узкой, неизящной, часто изменял ей. Давно сказав себе: “Прощайте, иллюзии”, - он примирился с этим и стремился удобней и приятней использовать ту жизнь, какая есть, не думая ни о какой другой. Горький многократный опыт приучил его, что всякое сближение (о любви он не думает) ничего нового не приносит; женщина для него - “низшая раса”; тем не менее при всякой новой встрече с интересной женщиной он об этом забывает: “хотелось жить, и все казалось так просто и забавно”.
Вот и теперь, встретившись с молодой дамой невысокого роста, блондинкой, в берете, гулявшей с белым шпицем, он без лишних мудрствований и колебаний старается завязать с ней знакомство - простое и забавное. “Если она здесь без мужа и без знакомых, - соображал Гуров, - то было бы нелишне познакомиться с ней”.
Уже сама интонация гуровских рассуждений многое рисует его облике, придает завязывающемуся роману характер курортного знакомства. Этому впечатлению способствует и на эедкость точное: “соображал Гуров”; он не мечтает, не ожидает, не надеется, а именно соображает - спокойно, рассудительно, деловито. И позднее, уже простившись с Анной Сергеевной - так звали даму с собачкой, - оставшись один на платформе, он думает о том, что вот в его жизни было еще одно похождение, оно тоже кончилось, и осталось теперь воспоминание.
А потом Москва, первый снег, морозы, звон колоколов, рестораны, клубы, званые обеды, юбилеи - шумная, спокойная, обычная, разученная и размеренная московская жизнь, такая же, как и у других. Но есть теперь у него в душе маленький просвет, который отличает его от других: воспоминание о даме с собачкой. Московская жизнь закружила его, и это светлое пятнышко на привычном фоне повседневного быта, наверное, скоро потускнеет. Пройдет какой-нибудь месяц, и Анна Сергеевна, казалось ему, покроется в памяти туманом и только изредка будет сниться с трогательной улыбкой, как снились другие.
Так и должно случиться, так и случалось обычно с героями Чехова. Так и случилось с Ионычем - у него даже и воспоминания-то о любви не осталось; когда речь заходила о семье Котика, о Туркиных, он спрашивал: “Это вы про каких Тур-киных? Это про тех, что дочка играет на фортепьянах?” Здесь пошлость победила любовь. Но то, что было концом, печальной развязкой для многих чеховских героев, стало для Гурова и Анны Сергеевны только началом. “...Прошло больше месяца, наступила глубокая зима, а в памяти все было ясно, точно расстался он с Анной Сергеевной только вчера. И воспоминания разгорались все сильнее”.
Он думает о ней, о ее тонкой, слабой шее и красивых серых глазах, о несмелых, угловатых движениях неопытной молодости, вызывающих неловкое щемящее чувство и даже растерянность - “как будто кто вдруг постучал в дверь”. И не только об этом думает Гуров. Вместе с увлечением молодой, красивой женщиной, с поездками в Ореанду, с прогулками, отдыхом среди моря, гор и облаков, открылись ему такие чудесные подробности, каких он раньше не замечал. Вслушиваясь в шум волн, Гуров “думал о том, как, в сущности, если задуматься, все прекрасно на этом свете, все, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве”. Интересно, что в первоначальном тексте говорилось: “Почти каждый вечер, позже, они уезжали куда-нибудь за город, в Ореанду, шли на водопад; и прогулка удавалась, впечатления неизменно всякий раз были прекрасны, величавы, Гуров наслаждался, хотя и осознавал, что эти впечатления ему ни к чему, совсем не нужны, так как его жизнь не была ни прекрасной, ни величавой, и не было желания, чтобы она когда-нибудь стала такою”.
Затем Чехов изменил текст, изменил потому, что он был неточным, неверным. Вместе с воспоминаниями об Анне Сергеевне в душе героя воскресают и туманный рассвет в горах, и пароход из Феодосии, освещенный утренней зарей, без огней, и многие другие “таинственные и тоже красивые” картины и детали. Чехов вычеркнул слова о ненужности прекрасных и величавых впечатлений потому, что, отдаваясь им в воспоминаниях, Гуров сам “казался себе лучше, чем был тогда в Ялте”; вместе с этими впечатлениями прокрались в его душу тревога и какая-то странная настороженность по отношению к окружающей его жизни. Он не решается заговорить о своей любви: не с кем. Но однажды, выходя из докторского клуба со своим партнером по картам, чиновником, он не удержался: - “Если б вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте”. Чиновник сел в сани и поехал, но вдруг обернулся и воскликнул: - Дмитрий Дмитриевич! - Что? - А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!” Только что они стояли рядом, два чиновника, два партнера... И фраза Гурова об “очаровательной женщине”, обычная, даже чуть пошловатая - из застенчивости, из стремления Гурова сказать о своей любви так, как обыкновенно говорят, - фраза эта внешне не выпала еще из стиля их беседы; Гуров только начинает разговор, его томит желание хоть с кем-нибудь разделить новые, нахлынувшие впечатления. Но прозвучал ответ обывателя, и сразу пахнуло в душу Гурова нестерпимой пошлостью; перед нами уже не два партнера, но два человека, за которыми встали два мира: мир застенчивой любви, красоты, природы и мир духовной и утробной сытости - мир “дамы с собачкой” и мир “осетрины с душком”.
Эти слова “осетрина-то с душком!” - “такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми”. Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном. Ненужные дела и разговоры все об одном отхватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах!”
Он не спит ночь, все опостылело ему, а потом, вдруг собравшись, уезжает. “Зачем? Он и сам не знал хорошо”. Он стремится к ней, к Анне Сергеевне, и не только к ней: он стремится к тому миру чувств и мыслей, что пробудился в нем тогда, среди гор, моря, облаков, широкого неба, пробудился и зовет, манит, не дает покоя, мучает и тревожит.
Провинциальный город, где живет дама с собачкой, встречает его серой, какой-то застоявшейся жизнью. Здесь все серо: в лучшем номере гостиницы “весь пол был обтянут серым солдатским сукном”, на столе чернильница “серая от пыли”, - и укрывается Гуров “дешевым, серым, точно боль- ничным, одеялом”. А против дома, где живет его любовь, его счастье - дама с собачкой, - тянется забор, “серый, длинный, с гвоздями”.
Когда мы читаем про все эти детали, серые предметы, может показаться, что Чехову чуть ли не изменяет чувство меры: так настойчиво окрашивает он все в один безнадежно серый цвет. Но, читая эту сцену, мы почти не замечаем повторения, все детали создают одну тональность, одно общее настроение, одно ощущение человека, крторому кажется, что он “в сумасшедшем доме или арестантских ротах”. И глубоко оправданными оказываются тогда и серое солдатское сукно, и-серое, точно больничное, одеяло, и длинный забор с гвоздями, проклятый, ненавистный серый забор... Против всего этого гнетущего мира встала невысокого роста блондинка, с тонкой, слабой шеей, с красивыми серыми глазами, обыкновенная женщина, “ничем не замечательная”, даже с вульгарной лорнеткой в руках, женщина, которая стала “его горем, радостью, единственным счастьем, какого он теперь желал для себя”.
Его жизнь разрывается на две части, словно двоится. Серый забор и - красивые серые глаза, “любимое серое платье”; плохой оркестр, дрянные обывательские скрипки в провинциальном театре - и музыка, звучащая в каждом ее слове. Две жизни теперь у него: “одна явная, которую видели и знали все, кому это нужно было, полная условной правды и условного обмана, похожая совершенно на жизнь его знакомых и друзей, и другая - протекавшая тайно. И по какому-то странному стечению обстоятельств, быть может случайному, все, что было для него важно, интересно, необходимо, в чем он был искренен и не обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других, все же, что было его ложью, его оболочкой, в которую он прятался, чтобы скрыть правду, как, например, его служба в банке, споры в клубе, его “низшая раса”, хождение с женой на юбилеи, - все это было явно”.
Любовь, красота, природа, мысли “о высших целях бытия”, о своем человеческом достоинстве” - все это не сон, не призрак, не иллюзия, все это вне жизни, но зерно жизни, ее скрытая, непризнанная, но пробивающаяся сквозь оболочку лжи основа - вот самая дорогая, сокровенная мысль “Дамы с собачкой”. Посвященный истории одной любви, рассказ этот неизмеримо богаче и шире. Это рассказ о том, как любовь изменила героев - Гурова и Анну Сергеевну, - сделала их выше, чище, человечнее, позвала к настоящей, прекрасной жизни.
Чехов утверждал красоту не особых, избранных людей. Свою любимую героиню, трогательно-несмелую, доверчиво-чистую “даму с собачкой” он не стремится овеять атмосферой таинственности, “избранности”, не ставит ее над жизнью, над другими людьми; напротив, художник все время как бы напоминает читателю о том, что перед ним обыкновенный человек, простой и ничем особым не примечательный. Но само понятие это - “обыкновенный человек” - таит в себе столько богатства и красоты для Чехова, что нет для него никакой нужды искусственно приподнимать, возвеличивать героев, делать их избранными личностями.
В отличие от “Ионыча” - этот рассказ не о деградации героя, но, наоборот, о его духовном пробуждении. Любовь возродила его. Он уже не вернется к прежней духовной спячке, ему опротивели “неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном и том же” - иначе говоря, все то, что оказалось сильнее Ионыча.